|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Время словно замедляется в его "компаниях", "кутежах" и "обедах" -- растягивается, останавливается. У трапез его нет начала и нет конца -они вечны. Люди, участвующие в них, выключены из реального течения времени - они не живут, не действуют, а существуют, нескончаемые, неизменные, недвижимые, словно миг стал вечностью, а вечность стала мигом. Пройдет секунда, минута, час, а они не стронутся с места, и ничего не произойдет. Та моментность действия, которая невольно укоренилась в представлениях о станковой картине рубежа XIX-XX веков, Пиросманашвили чужда. И позы его героев статичны, и форма их трактована со статичной тяжеловесностью. Но эта весомая материальная конкретность не прибавляет картинам Пиросманашвили чувственности (да и точно ли взаимосвязаны чувственность и материальность или - духовность и бесплотность? Чувствен ли Сезанн? Бесплотен ли Джотто? Трапезы его лишены плотоядности. Он одинаково спокоен, изображая цветущую женщину-проститутку и угощение на столе. Его мировосприятие даже несколько холодновато, отстраненно: это отрешенность и торжественность, вообще часто присущие эпическому взгляду, предполагающему некую высокую вселенскую точку зрения, с которой частности жизни, житейские ситуации, личные судьбы уравнены, растворяются в необъятности масштабов всеобщего. Искусство Пиросманашвили имперсонально. В изображениях людей - даже людей близких ему и интересных ему житейски - не только ослаблена индивидуальность, размываемая чертами социального и национального тина, но и ощущается та же отстраненность. Он сам пишет их спокойно и в нас не стремится пробудить волнение. Спокойны и они - они перед нами не в преходящем состоянии, а в нейтральном, отделенном от суетности момента, все в том же торжественном и немного загадочном спокойствии. Перемены во внутреннем, эмоциональном состоянии человека ему так же безразличны, как перемены времен года, времен суток, погоды. Интереса к отдельному человеку в нем не больше, чем интереса к отдельной ситуации. Психологизм никогда его не увлекал. В эпическом начале, проникающем собой все искусство Пиросманашвили, - источник своеобычного, чисто монументального стиля его картин. М.Ле-Дантю воскликнул, едва увидев их: "Да это современный Джотто!"; через несколько лет "грузинским Джотто" назвал его С. Судейкнн, а полвека спустя Луи Арагон заметил: "...я сблизил бы его (прошу вас не кричать слишком громко!) с Джотто...". Совпадение не случайное. Обоих художников роднит и понимание ими пространства, и трактовка формы - как "тяжелой и монументальной, имеющей четкие границы и осязаемую поверхность", и подход к воплощению человека - "Джотто изображал людей такими, какими они должны быть, давая их не в изменчивом, а в спокойном, уравновешенном состоянии". Эта общность говорит не только о близости двух художников, но и о монументальности языка Пиросманашвили, его живописной формы вообще. Между прочим, именно потому его картины, увиденные в репродукциях, неизменно представляются нам гораздо большего размера, чем они на самом деле, - им присуще качество крупной, монументальной формы, не зависящее от физической протяженности произведения. Было бы ошибкой выводить качества монументальности из некоторых внешних обстоятельств: из работы на стене, в конкретных условиях интерьера, требующих учета освещения и восприятия на расстоянии и толкающих к декоративному укрупнению формы и к лаконичной композиции. Обстоятельства эти были только условиями, помогавшими выработать монументальный стиль и закреплявшими его, но ни в коем случае не определявшими. В композиционном строе его картин угадывается исконная традиция монументалистов грузинского средневековья, наследников - сначала через греческие колонии, а потом через Византию - античного искусства. Немного слабее звучит в его картинах влияние восточных, особенно иранских, мотивов, а через них - искусства Древнего Востока (так, его "Черный лев"- несомненный потомок ассирийских и вавилонских львов). "Пиросманашвили эпически монументальный художник. Его инстинкт разгадал ту монументальную живопись, к которой мучительно движется европейское искусство нескольких десятилетни". Уточняя эти слова, очевидно, следует сказать, что Пиросманашвили осуществил тот синтез монументального и станкового, к которому тянулось новейшее искусство, и его живопись закономерно оказывается в ряду высших достижений этих поисков в нашей стране, отмеченных именами Павла Кузнецова, Петрова-Водкина, Сарьяна, Фаворского. Именно в этом, главным образом, и следует видеть подлинную причину того влияния, которое он оказал на последующие поколения художников, а вовсе не в высоких формальных достоинствах его живописи, как первоначально можно было подумать, да как искренне считали и сами первооткрыватели его искусства. Не это ли имел в виду Дм. Минский, когда писал: "Не примитивист и не архаист: он совершенно современен, и место его - в магистральной линии новейшей живописи". Каждый из названных выше художников своим путем приходил к монументальности. Своим путем - не ища этого пути, а просто делая то, что хочется и как хочется, - пришел к монументальности Пиросманашвили, полно, глубоко и непосредственно выразив народное мироощущение. В свое время Я.Тугендхольд назвал его: "народный художник в широком, еще не дифференцированном смысле этого слова". Это верно, но только отчасти. Отношения Пиросманашвили с народным искусством совсем не однозначны. В самом многократном возвращении к одним и тем же сюжетным мотивам, в пристрастии к постоянным, лишь слегка варьируемым композиционным схемам обнаруживается его природное родство с народными мастерами. От них и устойчивость его творчества, удивительно целостного, неизменчивого, нерасчленяемого, почти не знающего развития в том виде, в каком его знает подавляющее большинство живописцев: "Жизнь Нико - сплошной творческий вихрь. Даже опытному историку трудно разбить жизнь художника на периоды творческого развития". Отсюда, кстати, удручающая приблизительность в датировке его картин, опирающейся более на свидетельства современников, иконографические и исторические данные, чем на анализ его собственной эволюции как художника. Далее: Жизнь Пиросмани, стр.49 |
|
Извините меня за рекламу: |
||
|
|
||