|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Чаще всего духанщик покровительствовал шарманщику, это было дешевле и доступнее. Иногда - музыкантам. Некоторые систематически кормили и поили тифлисскую богему - художников и поэтов, причем безвозмездно. Иосиф Гришашвили писал, что духанщики "сослужили хорошую службу нашей литературе, искусству, нашей революции. В винных погребах устраивались сходки революционеров, духанщики прятали террористов, содержали поэтов революции". Он называл духанщика Арчила Хведелиани, который спас от голодной смерти прекрасного писателя Ниношвили. Когда Хведелиани (кстати, и сам поэт) умер, появились некрологи в "Квали", "Иверия", "Циобис пурцели", а рабочие поэты даже издали сборник "Доля Арчила". Свои меценаты были и у Пиросманашвили. Многие собирали его картины - И.Кеквадзе, Г.Титичев, Б. Якснев, М.Окроашвили, П.Баиадзе, Н.Месхишвили и другие, заботливо хранили их, а оставляя Тифлис, нередко забирали с собой этот громоздкий и неудобный груз, как, например, Иван Кеквадзе, перевезши и в Ахали-Сенаки всю свою обширную коллекцию. Конечно, отношение их к Пиросманашвили было противоречивым. Каждый старался приобрести его труд подешевле, и этого никто не стеснялся и не скрывал - дело житейское. "Если бы наш Нико был теперь жив, он украсил бы эту выбитую стену и отделался бы я дешево", - признавался Окроашвили. Была тут порой и снисходительность, доходящая до презрения, к его неустроенности, к странностям его характера и поведения, к его болезненному самолюбию. Его непрактичность и беспомощность в материальных делах были удобны для заказчиков и вместе с тем их же раздражали, словно этим Пиросманашвили как бы оспаривал неколебимые истины мироздания. Но они искренне восхищались его мастерством. Лимона называл его "волшебным художником". "Это память о Никала, я не могу променять ее на деньги", - ответил Озманашвнлп, когда ему предложили продать картину. "Если вас беспокоят картины, то мы вас пересадим так, что их не будет видно, но нашего художника здесь все любят..." - сказал Титичев двум "образованным" посетителям, иронически отозвавшимся о работах Пиросманашвили. А еще позже, в начале 20-х годов, духанщики просили Георгия Леонидзе скорее издать книгу о Пиросманашвили: "Мы все ее расхватаем..." Справедливость требует добавить, что и признание Пиросманашвили, возможно, содержало некоторые неожиданные для нас оттенки. Месхишвили, собравший много его картин, рассказывавший о нем подробно и интересно, в беседе с Георгием Леонидзе обронил странную фразу: "Заходил Зазиашвили - хороший живописен, куда Пиросманашвили до него!" Не исключено, что он считал нужным с лукавой униженностью отдать дань образованности своего собеседника и похвалить Зазиашвили - "настоящего" художника. Но не исключено, что некоторые из его собратьев, как и он сам, получая удовольствие от живописи Пиросманашвили, в глубине души стеснялись своих вкусов и считали, что это не настоящее искусство, а есть какое-то другое - иастоящее, ученое, выше сортом. Все-таки это были люди, уже сильно оторвавшиеся от деревни, утратившие наивную цельность мировосприятия; а первоначальное прикосновение к городской культуре порой, увы, не столько обогащает, сколько обедняет духовный мир человека. Да что говорить про духанщиков или торговцев, когда Карапет Григоряиц, сам одаренный живописец, отзывался о Пиросманашвили снисходительно, а о том же Зазиашвили - уважительно и для него, державшего вывесочную мастерскую, скромные успехи Зазиашвили в пресловутой академической выучке оставались недостижимым идеалом. Что говорить про Григорянца, когда и сейчас порой можно услышать и прочитать, что если бы самородку Пиросманашвили дать настоящее художественное образование, то он бы мог превзойти Эль Греко или Тициана и выразить другое, гораздо более сложное и величественное содержание, чем то, которое выразил он. Когда сам Пиросманашвили (как вспоминают) обмолвился: "Я завидую Зазиашвили..." Антология Святой Троицы. Мы очень мало знаем о спутниках жизни Пиросманашвили: какие-то имена, случайные упоминания, обрывочные высказывания. Между тем среди них были примечательные люди, такие, как Бего Яксиев, державший духан на Песковской, 40, у самого начала Цициановского подъема. Бего не был просто хозяин или просто заказчик. Георгий Леонидзе, серьезно изучавший жизнь Пиросманашвили, встречавшийся и беседовавший с Бего, называл его "побратимом и меценатом" художника. С Пиросманашвили его связывали чрезвычайно близкие и нам не до конца понятные отношения. Это был простодушный, но интересный человек, своего рода философ - любитель радостей жизни, лучший представитель племени тифлисских духанщиков. Пиросманашвили ценил его общество, его песенки, а особенно ту, в которой были слова: "Все на свете чепуха, выпьем!" Сам Бего преклонялся перед художником: "Ангел был в его кисти!" Именно от Бего пошла знаменитая формула: "Работал, чтобы пить, пил - чтобы работать". Кто знает, может быть и уцелел бы Пиросманашвили страшной весной 1918 года, если бы его друг был в городе. Своему побратиму и меценату художник посвятил известную картину "Семейный пикник" ("Компания Бего"), групповой портрет, подобный многим портретам, написанным Пиросманашвили: стол, за столом шесть человек. Позади - характерный грузинский пейзаж, над столом склонились деревья. С двух сторон сцену замыкают большие кувшины с вином. Еда разложена на столе и прямо на земле, перед столом. В синем небе рядом с летящими птицами надпись: "Да здравствует компания Бего. Бог да умножит всем добрую жизнь". Эта превосходная картина - не рядовая среди других, но она интересна и как документ, свидетельство о реальных людях. Далее: Жизнь Пиросмани, стр.19 |
|
Извините меня за рекламу: |
||
|
|
||