|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
"Сезанновская реалистическая забота сделать явным то, что ему самому понятно и ясно, по так, как хочется художнику", - определял отношение Пиросманашвили к изображению вещей Кирилл Зданевич. Пиросманашвили был реалист в самом прямом смысле этого слова. Он обычно писал только хорошо знакомое, простое, житейское, и это примечательно. Ведь он работал не для себя и не для интеллигентных ценителей, а для толпы, заполнявшей духаны и лавки. Природный грузинский вкус строг, по обыватель - везде обыватель, и вряд ли духанные завсегдатаи не тянулись к вульгарным базарным поделкам, к пестроте, вычурной красивости, выспренней чувствительности и особенно к экзотике. Творчество Анри Руссо, испытывавшего сильное воздействие мещанского вкуса, дает немало примеров такой экзотики, доходящей порой едва ли не до пошлости и лишь обаянием его сильного таланта облагораживаемой, возводимой в степень художественности: все эти джунгли с тиграми, нападающими на антилоп, заклинательницами змей и проч. "У него (Пиросманашвили) мы не находим, как у Таможенника Руссо, фантастики, омывающей страну вымысла и всплывающей во взглядах, как тьма времени". Мотивы искусства Пиросманашвили строги и сдержанны. Он избегал даже занимательности, как будто такой естественной для духанной живописи. С трудом отыскиваем мы в его картинах сюжеты сколько-нибудь интригующие, темы диковинные: "Охота в Индии", "Охота на медведей", "Тунгусская река Емут", пожалуй, еще "Охота и Вид на Черное море" (черноморское побережье, конечно, не было чем-то невиданным для грузин, но ориентация на зрительский интерес к сюжетным коллизиям у Пиросманашвили здесь сильна). Ни одна из этих картин не стала достижением художника, тут заметны и несамостоятельность, и эклектичность: художника они явно не трогали, писал он их вынужденно, а если и увлекался в процессе работы, то лишь чисто живописными частностями. Так, в "Охоте на медведей" сама сцена схватки охотников с медведями, как видно, скопирована с заурядной журнальной иллюстрации, данной как образец, - и какой контраст являет к ней превосходный пейзаж с ритмом мощных древесных стволов, от которых, пожалуй, не отказался бы и Дерен. Может показаться странным, как мало у Пиросманашвили картин на литературные и исторические сюжеты и вовсе нет сюжетов легендарных, вообще фольклорных, то есть таких, которые представляли бы интерес уже одной только событийной стороной, помимо чисто живописной. Между тем чувство причастности к истории своего народа было воспитано веками героической борьбы, уважение к прошлому стало неотъемлемой частью традиционной грузинской этики. "И в самом деле, если бы наши предки были трусами и отдали нашу землю врагу - не отстояли ее в битвах, а бежали от врагов, - кто знает, где сейчас ютились бы мы, грузины?" Правда, исторические познания складывались из причудливого соединения достоверного с легендарным, апокрифическим, даже анекдотическим, но все-таки для простого человека не пустым звуком были имена исторических деятелей - и древнего царя Гургена (о котором и наука толком ничего не знает, кроме того, что он действительно существовал), и легендарного основателя Тбилиси Вахтанга Горгосала, и объединителя страны Давида Строителя, и царицы Тамар, с правлением которой связан расцвет Грузии, ставшей тогда, на рубеже XII - XIII веков, одним из самых крупных и сильных государств своего времени, и гениального Шота Руставели, ее современника, и мудрого полководца Ираклия II (народ наградил его ласковым прозвищем "Патара Кахн" - "Маленький Кахетинец"), и еще многих других. Громадной популярностью пользовались произведения старогрузинской литературы - в первую очередь "Тигровая шкура" Шота Руставели, эта поистине настольная книга грузин в течение нескольких столетий, но не только она. Были известны и перечитывались "Караманиани" (рыцарско-приключенческий роман), "Балавариани" (переработка древнеиндийской повести), "Ростомнани" (обработка "Шахнаме" Фирдоуси), "Швидвезириани", "Лейлмеджнуниани", "Висрамианп" - книги, пришедшие из тьмы веков и продолжавшие увлекать читателей. Богатейшей сокровищницей живописных образов, ситуаций, сюжетов мог быть для художника и грузинский фольклор: мифы, формировавшиеся тысячелетиями, еще от древнеиберийских племен, разнообразнейшие сказки, величественный эпос "Амираниани" и любовно-романтический эпос "Этерианн" - о любви Этери и Абесалома, баллады, героические и лирические песни, любопытнейший исторический фольклор - легенды, предания, новеллы, сказания, анекдоты. Все это было широко известно, любимо в народе, все это было живо. Однако ничего этого нет у Пиросманашвили. Не известно ни об одном его произведении, прямо навеянном сказкой, легендой, басней, притчей, песней. Сохранились сведения только о двух росписях на сюжеты из "Тигровой шкуры" (в духане "Дарданеллы"). Существуют картины на сюжеты из пьесы В.Гуниа "Брат и сестра", но они, как уже говорилось раньше, написанные по фотографиям сцен из спектакля, вряд ли создавались с большим воодушевлением. Скорее всего, это был заказ, сформулированный точно и требовавший точного же исполнения. К истории Пиросманашвили обращался немного чаще. Однако в подавляющем большинстве это портреты, а значит, художник откровенно уклонялся от возможности увлечь зрителя интригующей событийностью, развернуть перед ним эффектное зрелище. Сохранилось по одному портрету Георгия Саакадзе и Ираклия II, а также целых шесть портретов царицы Тамар и семь - Шота Руставели. Скорее всего, этих последних было еще больше, потому что почтительный интерес к образам двух великих людей великой эпохи истории Грузии был традиционным. Старая легенда даже связывала их любовью. По одному из вариантов этой легенды, их тела были похищены сванами и захоронены высоко в горах, чтобы никто не мог их увидеть и прикоснуться к ним. Пиросманашвили как-то услыхал эту легенду от своего приятеля, свана Ушанги, и загорелся: "Пойдем, отыщем..." Сам он говорил: "Разве царица Тамар - не мать Грузии, а Руставели - не величие Грузии? Я их не отделяю друг от друга..." Как это ни странно, но и среди этих работ нет произведений выдающихся, разве что один из портретов Руставели, завораживающий проникновенной серьезностью взгляда и необычайно красивым колоритом, основанным на густых коричневых, рыжеватых и золотисто-медовых тонах, довольно редких у Пиросманашвили. Увы, необходимость повторять один и тот же сюжет десятки раз была способна ослабить воображение даже Пиросманашвили. Далее: Жизнь Пиросмани, стр.32 |
|
Извините меня за рекламу: |
||
|
|
||