Нико Пиросмани
Тифлис в конце прошлого века
Стр: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52

	Нико Пиросмани в молодости
	Нико Пиросмани

Чаще всего ему просто предписывали сюжет: когда конкретно, с подробностями, важными для заказчика, а когда и более общо. Иногда прямо давали образец для вдохновения - фотографию, картинку из журнала, лубок или еще что-то. В ряде случаев предлагали исполнить то, что уже было раньше сделано им самим, что уже было испытано - разве что с уточнениями. Духанщик-имеретин мог попросить, чтобы "Сбор винограда" был непременно в Имерети, а духанщик-кахетинец - чтобы в Алазанской долине, и Пиросманашвили вносил в картину какие-то детали, позволяющие узнать требуемое место. Многие сюжетные мотивы, композиционные схемы и некоторые детали переходили из картины в картину. Любого другого живописца это могло бы сковать и обезоружить, но только не Пиросманашвили. Как средневековый художник, писавший "Благовещение", и "Успение", и "Возпесение" по установленным канонам, Пиросманашвили не боялся постоянных тем и сюжетов, вариантов и даже прямых повторений и никогда не повторялся буквально, находя наслаждение в том, чтобы снова и снова возвращаться к одним и тем же композициям, вносить в них какие-то новые оттенки, по-разному наполняя устоявшиеся композиционные схемы.
Иногда ему предлагали сделать что-нибудь по своему усмотрению ("Нарисуй что-нибудь красивое") - так могли родиться, казалось бы, совершенно неожиданные для эпикурейской атмосферы духана: "Крестьянка с детьми идет за водой", "Миллионер бездетный и бедная с детьми", "Муша с бурдюком" и "Муша с бочонком", "Дворник", "Мальчик - продавец дров" и другие. Впрочем, это только предположение.
Очень часто заказывали портреты: хозяина, его друзей, каких-нибудь известных людей. Всегда находились желающие, по выражению Георгия Леонидзе, запечатлеть для внуков свое анакреонтическое состояние. Заказывали картины из деревенской жизни; из истории - из давней ("Царица Тамар", "Шота Руставели", "Георгии Саакадзе") и из недавней (про войну с Шамилем), заказывали изображения животных - оленей, ланей.
Некоторые темы рождались сами собой. Бего Яксиев вспоминал, что как-то утром они с Пиросманашвили долго перебирали все известные сюжеты и не могли придумать ничего нового. В это время мимо духана медленно проехала арба, влекомая рыжими буйволами; на арбе сидел мальчик в красной рубашке, сзади плелся привязанный барашек. "Нарисуй арбу!" Пиросманашвили посмотрел, потребовал водки и стал работать. На следующий день картина была готова. Лимона рассказывал, как они однажды съездили в Ортачала, а через два дня была написана известная картина "Ишачий мост".
Так бывало не раз.
Случались заказы и совершенно индивидуальные. Шави Вано (то есть Черный Вано) держал духан в Дидубе, в двухэтажном домике над горой. Через реку было поселение молокан, ведавших здешним паромом. Хитрый деляга (именно таким его вспоминали) то ли испытывал симпатию к ним, то ли не без основания считал их как бы местной достопримечательностью, неким атрибутом его духана. Он заказал серию картин: "Кутеж молокан", "Паром в Дидубе", "Извозчик-молоканин" (ныне утраченная) и другие. "Русско-японскую войну", конечно, заказал участник этой воины, духанщик Иван Кеквадзе. Диковинные, недоступные нам причины побудили одного любителя экзотики заказать "Белого медведя с медвежатами", а другого - "Охоту в Ипдии". Кто-то пожелал иметь "Тунгусскую реку Емут" - бедняга познакомился с Тунгусским краем, скорее всего, по каторжным работам, но - странная прихоть души - пожелал иметь напоминание об этом негостеприимном месте. Известно, что в картине "Свири" изображена именно та часть имеретинского села Свири, где проживали некие Камаладзе (но кто они были такие и чем были так Дороги заказчику - нам уже не узнать).
Некоторые картины были порождены совсем исключительными обстоятельствами. Среди приятелей Пиросманашвили имелся Шауа Касаби, весельчак и выпивоха ("под его серебряный пояс входила кварта вина", - с восторгом вспоминал современник). Он не раз просил Пиросманашвили сделать его портрет, предлагал деньги и водку, но тот почему-то отказывался; Шауа снова просил, и тот снова отказывался. И вдруг Шауа умер. Его похоронили на Кукийском кладбище и на второй день пришли туда доброй компанией. Сделали все как надо - зарезали барана, принесли сыр, зелень, хлеб, пили вино и звали приятеля: "Вставай, вставай, Шауа! Твои друзья пришли, вино принесли. Привели Николая, он хочет рисовать твой портрет". Лили из рогов вино на могилу: "И ты отведай вкусного! Не горюй, и мы скоро там будем, посмотрим, как ты нас будешь встречать!" Пиросманашвили плакал сильнее всех: "Ха, бедная моя голова! Откуда мне было знать, что так рано умрешь!" Он чувствовал себя виноватым. Через несколько дней он написал картину: кутилы собрались вокруг могилы, на надгробном камне сидит сам Шауа с рогом для вина в руке и смотрит на них, как бы спрашивая: "Что случилось?", тут же музыканты, и бараны-бойцы, и собака (эта картина долго украшала духан Озманашвили на Майдане, потом пропала).
Приходилось и копировать всевозможные картинки из книг или журналов; приходилось делать портреты по фотографиям - словом, все, чем занимается живописец, зарабатывающий свой кусок хлеба между духанными столами. Известны его картины - сцены из пьесы В.Гуниа "Брат и сестра". Трудно сказать, видел ли он этот спектакль, но они довольно точно совпадают с популярными снимками сцен из спектакля Театра грузинской драмы, опубликованными в печати, висевшими в уличной витрине, и безусловно писались по ним. Они заметно слабее других: художник вынужден был приноравливаться к совершенно чуждой ему фотографической передаче мира.
Совсем иначе получалось тогда, когда, отталкиваясь от какого-то оригинала - пусть этот оригинал был мелок и вульгарен, он мог давать волю фантазии. Трудно поверить, что решение всех его замечательных, возвышенно-благородных "кутежей" - от общего построения, театрально обращенного на зрителя, до деталей, вроде кувшина или бурдюка, положенного на землю перед столом, - явно подсказано наивно инсценированной фотооткрыткой из этнографической серии "Кавказские типы". Что открытка "Грузинка" из той же серии послужила прообразом для нескольких вариантов поэтической "Грузинки с бубном". Но совсем немного еще никогда и никем не произведенных изысканий среди старых журналов и газет, открыток, лубков, фотографий - и мы бы с удивлением обнаружили массу подобных, причем самых неожиданных, прототипов известных картин Пиросманашвили, хотя подавляющее большинство их, увы, безнадежно погребено в культурном слое иного, чем наше, времени, иной, чем наша, среды, - погребено настолько, что только счастливый случай смог бы вдруг открыть их.

Далее: Жизнь Пиросмани, стр.27