|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Право же, картина "Барашек и пасхальный стол с летящими ангелами", при всей ее милоте, все-таки вызывает к себе несколько снисходительное отношение. То же, в общем, можно сказать и про другую его работу, "Вознесение", лишь совсем недавно вынырнувшую из неизвестности. Здесь очень земной и массивный пасхальный натюрморт на переднем плане и характерный, при всей его лаконичности, грузинский пейзаж на заднем довольно наивно соединены с сюжетом вознесения Христа, взмывающего в небо и оставляющего на земле свое потемневшее бренное тело. Совсем иное впечатление оставляет картина "Георгий отшельник" (наверно, та самая, которую он называл, когда говорил, что иконописцем не был и только раз писал святого Георгия). Георгий был не просто одним из святых. Его культ восходил еще к почитанию языческого божества - всадника Гнорги - охотника, покровителя земледелия, повелителя небесного огня и грома (позднее, с принятием христианства, он как бы слился с Георгием Победоносцем). В нем видели покровителя Грузии и грузин. Верили, что все грузинские храмы были возведены там, куда попали частицы тела святого, будто бы разрубленного после смерти на триста шестьдесят кусков и разбросанного по стране. Недаром на многих европейских языках Грузия и называется его именем - Georgie. "Своим" был Георгий и для художника: именно он, "его ангел-хранитель", с кнутом в руке являлся ему в фантастических видениях его молодости и кричал ему: "Не бойся!" Житие Георгия предлагало немало увлекательных сюжетов, но Пиросманашвили пренебрег ими и написал отшельника, старика в простой крестьянской одежде, молящегося у себя в пещере. Одна лишь маленькая икона с каноническим изображением Георгия Победоносца, поражающего дракона, подсказывает нам, кто это. Постаревший герой, удалившийся от подвигов в тишину отшельничества и хранящий напоминание - знак этих подвигов (не так ли мы сами вешаем на стены свои старые фотографии?) - это сугубо житейское истолкование неожиданно и характерно. При всем том Георгий написан с мощью, которая перебарывает бытовую конкретность, берет ее себе в услужение. Он словно сошел прямо с какой-нибудь старогрузинской фрески - такой завораживающей истовостью дышат его пластика, характерный жест, проникновенный взгляд. Живописная сила, с которой вылеплена его фигура, способна отвлечь даже от превосходных деталей - скажем, от ручейка, рассыпающего свою тонкую серебристую струю, написанного так обескураживающе просто и вместе с тем убеждающе, как был способен только Пиросманашвили. Все же и "натюрморты", и изображения зверей, и религиозные сюжеты составляют меньшую часть наследия Пиросманашвили. Преобладающая же посвящена людям: реальным - в картинах "городских" и вымышленным - в "деревенских". Те и другие сильно отличаются друг от друга, а во многом даже друг другу противостоят. Нередко встречающиеся в литературе, ставшие уже привычными и оттого еще бездумнее и легче вновь и вновь повторяющиеся фразы о том, будто Пиросманашвили живо и увлекательно запечатлел окружавшую его городскую жизнь, не наполнены никаким реальным содержанием. Чтобы убедиться в том, достаточно лишь чуть внимательнее приглядеться к его работам. В самом деле, Пиросманашвили остался совершенно равнодушен к тому изобилию увлекательных, красочных, любопытнейших сюжетов, которые ежедневно - нет, ежечасно! - рассыпал перед ним бурлящий город. Тут и праздники - "Новогодний праздник", и "Новруз-Байрам", и "Народный праздник Каэноба", и "Шахсей-Вахсей", и "Праздник в Мцхета", и "Второй день после пасхи", и "Масленичный карнавал", и "Пасхальный базар", и "Храмовый праздник". Тут и развлечения - "Танец Шушанбар", а еще "Кулачный бой", "Лезгинка", "Бой петухов", "Танец с кувшином", "Канатный плясун". Если свадьба, то и "Подготовка свадьбы", и "Свадебные подарки невесте", и "Свадебная процессия", и "Свадебный обряд", и "Несут приданое", и "После венчания", и даже диковинная для нас "Пляска новобрачного на могиле родителей". Все это названия лишь небольшой доли сохранившихся рисунков Вано Ходжабегова и ничтожной доли тех сюжетов, которые дарила ему городская жизнь и которые он без конца фиксировал своим проворным карандашом - подробно, живо, динамично, с массой любопытных деталей, с многоликими, живо участвующими в происходящем героями. Любой из них украсил бы стену духана и вызвал бы восторги посетителей. Между тем Пиросманашвили упорно чуждался всякого увлекательного сюжета, всякого движения и изо дня в день с завидным постоянством продолжал писать своих неподвижно застывших, сосредоточенно и как бы удивленно глядящих на нас героев. Даже наталкиваясь - по своей ли, по чужой ли воле - на одну из подобных тем, он решал ее совершенно неожиданно, не так, как можно было бы предполагать. Ходжабегов не раз рисовал бой баранов. На одном из этих рисунков - семнадцать человек. Все они разные, каждый по-своему отдается зрелищу: кто - спокойно, кто - возбужденно, кто - даже меланхолически; кто-то высказывает суждение, кто-то пытается руководить, кто-то в азарте присел на корточки; двое самых горячих сцепились, не дожидаясь исхода боя. И все изображено подробно, со вкусом, с неподдельным интересом. Но Ходжабегову мало этого. Он рисует бой баранов во множестве вариантов, а кроме того, и "После боя баранов", тоже во многих вариантах, и минорное "Возвращение с боя баранов", и даже "Кутеж после боя баранов", наслаждаясь разнообразием лиц, поз, состояний, ситуаций, поступков. Немыслимо представить Пиросманашвили пишущим нечто подобное. На ту же тему он отозвался картиной "Баран-боец" - одной-единственной и совершенно необычной. Нет ни зрителей, ни, впрочем, и самого боя. Есть только один баран, его держит на цепи фатовато-меланхоличный хозяин, а он смотрит на нас громадными глазами, в которых застыла беспредельная тоска. Это не баран-боец, а скорее баран-мученик, посылаемый на бой, который ему не нужен, и уже видящий свой печальный конец. Далее: Жизнь Пиросмани, стр.35 |
|
Извините меня за рекламу: |
||
|
|
||